Вечность во временное пользование - Страница 12


К оглавлению

12

Под гремящие по всему магазину электронные ремиксы они, пританцовывая, очень ловко и споро сканируют покупаемые вещи, отсоединяют электронные клипсы и пробивают чеки, аккуратно укладывая покупки в яркие бумажные пакеты магазина. Им нравится компания друг друга, работают они быстро, толково, улаживают недоразумения молниеносно, очередь движется, любуясь ими.

Марин достаёт айфон и делает несколько снимков.

Расплатившись, она отыскивает глазами какой-то временно необитаемый закуток между тележкой с коробками и вешалом с одеждой, прячется туда и быстро меняет свою рубашку на новую чёрную майку с белым шрифтом «NOT YOURS». Утром на телефон ей пришло напоминание, что она собиралась посетить очередное безнадёжное мероприятие русской диаспоры в Париже: сбор бессмысленных подписей за освобождение очередных политзаключенных. Это у фонтана Невинных, здесь недалеко – почему бы и нет.

Глава 5

Он обожал женщин всегда, с кукольного детского мира двух своих старших сестёр, которым был единственным братом. Его глубоко умиляло само устройство этого мира, почти полностью и далее созданного и выстроенного из вещей и предметов, до поры до времени совсем необязательных в природе – в сущности, из баловства, из капризов, из фантазий и настроений, из месячных циклов и ароматов духов, конкуренции в несущественном, обморочного счастья от ерунды. Покрытый тончайшей, какой-то лишь женщинами выделяемой слюдой счастья, этот их мир в итоге становился в его восприятии отражением: огромным, как озеро, в которое можно войти и осторожно поплыть, раздвигая руками облака или верхушки сосен, или маленьким, как осколок зеркала или слеза, в которых тогда можно увидеть только себя, свой напряжённый проникающий глаз. Таким же был и разброс его предпочтений: между озером и слезой.

В двух давно расторгнутых браках он родил по двое детей, всех с готовностью содержал, беря заказов столько, сколько могли вместить сутки, где оставалось бы немножечко времени для сна – с новой женщиной в объятиях.

Бернар Висковски был известным художником-графиком, чьи изумительные, мастерские рисунки давно зажили своей отдельной от автора жизнью, но на свободном поводке отслеженных авторских прав. Сейчас этот вальяжный, неравномерно, по типу чёрно-серого муфлона, поседевший мэтр с ироничным большеносым лицом львиной развалочкой шёл по жизни, как человек, у которого вопросов к ней больше не имелось: он застал так много времён, смен правительств, мод и идолов, что уже знал со всей определенностью, даже без подушки безопасности агностицизма, что жизнь конечна раз и навсегда, а значит, каждая секунда каждую секунду становится прошлым и исчезает навеки вечные – совсем как люди.

Со стороны могло показаться – и, собственно, так и задумывалось: вот, ненасытный баловень судьбы благосклонно принимает сияющую улыбку фортуны, которая, словно прекрасная полуголая таитянка, приветствуя дорогого гостя, украшает его шею ожерельем, но не из цветов, а из успеха, крупных контрактов, поцелуев прелестных женщин, вкуса лучших вин и приглашений на самолёт всё новых и новых грядущих развлечений. И так оно и было – плюс кое-что ещё.

В годы Второй мировой войны отец Бернара Висковски привёз во Францию вдову с двумя детьми от первого брака. И хотя он так и не женился на ней, они обзавелись общим сыном. Никогда матерям-одиночкам не жилось легко, и цену деньгам мадам Висковски знала, поэтому её сын с малолетства выполнял мелкие поручения лично известных его матери людей.

Иной раз они мечтали, как в прежние времена сделали бы «кафе-мокрые ноги» и предлагали горячий кофе пешеходам прямо на тротуарах, или работали бы будильниками всей семьёй из четырёх человек: набрать десятка четыре-пять заказчиков, кого надо будить криком в окошко, – и удалось бы обзавестись собственным домом с садиком, а если бы у каждого из них было по пятьдесят сонь! Или: вот когда ты, Бернар, подрастёшь, – мог бы стать прекрасным «ангелом-хранителем»! В прежние времена парижские рестораны и ночные танцевальные клубы заботливо нанимали таких – сопровождать своих хмельных гостей. Трезвый спутник, не воришка и защита от нападения бандитов – в таком хранителе ночью нуждается едва ли не каждый! А давай сами предложим им такую услугу! Давай – расти скорее!

Но пока что Бернара стал пару раз в неделю брать с собой на ночную разгрузку рыбы сосед, и так пятнадцатилетний подросток застал последние денёчки Ле Аль.

Именно там, среди воспетых в истории ажурных железных навесов, заваленных снедью прилавков и вековых ржавых крюков для мясных туш, в отчаянии, что рыба всё время выскальзывает из рук, как ты её к себе ни прижимай, – именно там будущий Виски однажды понял, что к чему, в том числе и про себя самого.

В три-четыре часа утра грузчикам полагался бутерброд с сельдью и луком и стаканчик белого вина. Он сидел вместе со всеми, в разводах рыбьей слизи на рабочем халате, и с наслаждением пожирал вкуснейший бутерброд. Посреди подносов со льдом, пахнущих свежей рыбой, морем, солью, он озирался на соседние ряды и павильоны.

Везде местный народ сейчас подкреплялся, чтобы поддержать угасавшие силы перед утренней частью трудов. И в это же время на всегда бодрствующий рынок заруливали за порцией обжигающего лукового супа или дюжиной свежайших, только что прибывших устриц последние ночные гуляки – утолить голод перед тем, как отправиться спать по домам и гостиницам.

Эту картину Виски не забудет никогда: посреди рыбьих подносов и коровьих туш, чанов, полных крови, среди мешанины резких ароматов, шума и ора появляются мужчины едва ли не в смокингах и дамы в вечерних декольтированных платьях и, усевшись на что придётся в одном из обрамляющих рынок кафе, с аппетитом принимаются за еду – кто за улиток, кто за свиную ножку в сухарях.

12