Вечность во временное пользование - Страница 78

Смущённые и довольные, Маню и мадам Виго, подняв высокие узкие бокалы, кивками поприветствовали всех.

– То есть ты живёшь большим домом, со всей семьёй?

– Да, да! Сейчас они гостят в семье мужа младшей дочери в Рио, поехали знакомить младшего внука с бабушкой и дедушкой, и Паулин с ними. Пользуемся тем, что все дети ещё крошечные и можно побыть там подольше. Там полное безумие! Эти бразильцы такие детолюбивые.

Они засмеялись.

– Сейчас мы их ждём со старшей дочкой, вернутся – и ты со всеми познакомишься. Скучаю по моим рыжулям, они трёхлетние близняшки, мои внучечки.

Мадам Виго кивнула, улыбаясь, и подняла бокал с шампанским повыше, к самым глазам. Сквозь прозрачные пузырьки два соседних пустых плетёных кресла рядом вытянулись, силуэты их истончились и стали похожи на двух прозрачных контурных бабочек, сцепившихся плечами крыльев: а с тобой, Антуан, я не смогу его познакомить. А ведь именно в поисках его я приехала в Париж. И встретила – тебя, мой любимый.

Город наливался сумерками, розовел, сиреневел, покрывался ночью. Как элегантный любовник в чёрном костюме, он протягивал своей ещё обнаженной, розовой, как закатное небо, женщине нити бус – зажигал фонари. Открывал для неё музыкальные шкатулки салонов, клубов и концертных залов, винные подвалы рюмочных и баров, табакерки сигарных и биллиардных. Официанты расставляли на столиках склянки со свечами, что подсвечивали их сосредоточенные лица, выступавшие из темноты. Отблески всех этих источников света, расцвечиваемые и фарами текущих мимо автомобилей, пробегали по стеклянным боковым панелям террасы заведения и создавали шрифтовую рябь, как будто меню на стекле было написано по воде. На лицах посетителей тогда тоже появлялась то одна, то другая буква, то одно, то другое слово. В город, направо и налево раздавая невыполнимые обещания, входила ночь.

И Маню сказал:

– И ещё я должен рассказать тебе о Карусели.

– О карусели?

– Да. О Карусели.

Он умолк, крутя толстыми пальцами склянку со свечкой. Подумал и поднял на неё глаза:

– Только ты должна пообещать: не надо говорить резких слов недоверия. Поскольку ты её увидишь.

– Обещаю.

Невозможно отказать слоновьим глазкам с горящими в них огоньками свечей.

Глава 32

Несколько кварталов пульсировали от звуков раздражённых гудков: односторонняя Лафайет была запружена автомобилями, автобусами, грузовичками. Сирены и человеческие голоса на все лады проклинали создавшие немыслимую пробку две огромные фуры, одна из которых перекрыла выезд с улицы Бельфон, вторая – на Шаброль, заглохли они почти одновременно, и теперь никто никуда ни въехать, ни выехать не мог.

Машин только прибывало, особенно психовали те, кто мчался последний пролёт до Гар дю Нор и теперь катастрофически опаздывал на поезд. Чертыхаясь, из такси вылезали пассажиры, водители вытаскивали из багажников чемоданы, и взбешённые путешественники пешком по тротуарам бежали на вокзал, вплетая в какофонию пробки звуки громыхающих колесиков чемоданов, подпрыгивавших на неровном асфальте и заплатах мощения.

Выходившие из метро люди тоже с досадой морщились – такая громкая и агрессивная сердитая мешанина резких звуков встречала их на поверхности.

Водители фур, молодые парни с идиотскими, по моде последних нескольких лет густыми длинными бородами, как у канадских лесорубов, смущённо посмеиваясь, пожимали плечами и, не огрызаясь, пытались что-то исправить в требухе своих больших кабин. Но район стоял.

Одновременно с этим затором в модный у продвинутой публики ювелирный бутик на Фабур Пуассоньер, специализирующийся на репликах украшений с полотен известных художников, вошла влюблённая пара молодых людей, одетая дорого и с большим вкусом.

Вернее было бы сказать, – как про себя сразу отметил чернокожий охранник, сам в отпадном чёрном костюме стиля «мафия бессмертна», окидывая вошедших пристальным взглядом несостоявшегося пока богача, – что парочка эта была одета согласно последней моде в субкультуре богатых. Субкультуре ничуть не менее гротескной, чем любая другая – чем, например, субкультура его младшего брата-рэпера со всеми их штанами с мотнёй и цепями поверх свитеров. Наделают себе голографии на золотых зубах и ходят, скалятся, людей пугают. Рыгают и пердят – только чтобы показать свои, чёрт, модные зубы!

Да эти такие же.

Ну невозможно же не обратить внимание, как нелепо, что называется, как на корове седло, смотрятся на большинстве финансовых небожителей и их официальных королевишнах корявые и смехотворные, как будто бы сели после стирки, дорогущие дизайнерские костюмы и платья! Нет, они, конечно, умеют считывать ценники своих задаром ненужных какой-нибудь ладной девице с хорошей жопой и сиськами из блога black-beauties, нелепых токсидо с атласными лацканами – брат, и это в две тыщщи пятнадцатом году от Рождества Христова! Они получают кайф именно от ценников, читают их, перелистывают, слюнявят пальцы, будто читают и трактуют ценниковую Библию.

А вовсе не от зажигательного облика своих пересушенных одинаковых прелестниц, с губами и носами из-под одного резца и блондой от одного колориста, с их воблоногами, воблолицами и воблогрудями. Он тут их всех перевидал. Немерено причём.

Вот и в этих, вроде бы и симпотных, как девочки, и прикинутых, но тоже чем-то неуловимо нелепых пареньках, было что-то не то… Непонятно, что не то, вроде всё при них: брючки и пиджаки из натуральных тканей, надеты на правильные рубашки, мягкие кожаные полукеды на загорелых ногах… Яркая белая прядь в чёрных кудрях одного – очень прикольно, кета, и у второго, со светлыми глазами, тонкая трикотажная шапочка, натянутая высоко надо лбом, на затылке удерживала внутри то ли длинные волосы, то ли клубок дредов.