Вечность во временное пользование - Страница 89

Карусели здесь тоже относятся к культовым сооружениям, потому что на одной и той же старинной лошадке могут кататься дедушка, отец и сын – ровесники с разницей в жизнь.

Но с его Каруселью всё было не совсем так.

Все карусели круглы, как циферблат. Может быть, потому и эта Карусель выбрала в самые частые дублёры, заменяющие во время чудотворения двенадцать обычных героев, радующих маленьких катальцев, просто цифры: дюжина зверей – дюжина цифр. Иногда арабских, иногда римских, – мало ли, что ей там взбредёт.

Как у неё получалось делать из цифр, к тому же часто состоящих из двух и даже трёх частей, карусельную фигурку для ездока – загадка. Однако, взойдя на своё место, удаляющийся на Карусели-циферблате человек чувствовал себя удобно и спокойно для любого путешествия.

Иногда, хочешь – верь, хочешь – нет, Карусель могла сотворить двенадцать месяцев на одном своем круге. И можно было войти в каждый: в июньский дождик или в январский снег.

Часто Карусель перемещала людей во времени и пространстве посредством знаков Зодиака, и тогда каждый раз самые разнообразные по стилю фигуры вставали в немалый рост на вращающемся круге. Спины, лапы, рога, лбы или хвосты, руки или чаши Льва и Козерога, Девы и Весов, Тельца и Овна, Стрельца и Скорпиона, Водолея и Близнецов, Рака и Рыб становились заменой классических зверюшек, часто – довольно зловещей.

Восточный цикл из двенадцати лет представляли кабинки в виде Дракона и Змеи, Кролика и Крысы, Свиньи и Быка, Собаки и Лошади, Козы и Петуха, Быка и Обезьяны. И какими же древними и бронзовыми или, наоборот, почти как живыми умела делать их Карусель! Глаз не оторвать, до чего страшно и красиво одновременно!

– Но иногда на Карусели возникают совсем невообразимые предметы и их сочетания. Могло быть, например, женское трюмо с табуреточкой, сев на которую, женщина видела все свои облики за всю жизнь, как пролетала и менялась её красота. Заросший сорной травой могильный камень обидчика, у которого его можно простить. Цветущий луг с июльским разнотравьем, жарой, предгрозовой замершей тишиной с ароматом, какой извлекает из цветов лето, с жужжанием и безветрием над речным берегом. Люстра, огромная театральная люстра в миг, когда она летит кому-то на голову, но на Карусели она – посадочное место. Звонок: тоже непонятно как, но можно войти в звонок – дверной или телефонный – войти в некий роковой звук, когда-то раз и навсегда изменивший жизнь.

Иногда Маню думал, что эти странные предметы возникают на Карусели из-за, вернее, из насыщенности переживаний тех, кто собирается ступить на неё. То есть они так думают и представляют, сценографируют и сценаризируют своё исчезновение в совершенно определённый день, час и место, что Карусель выстраивает из этих внутренних картин именно то место или обстоятельство, в которое человек давно, может быть – всю жизнь, страстно желает вернуться, чтобы ожить опять. Неизвестно! Но откуда-то они берутся, создавая невозможные между собой сочетания.

И, странно или нет, а зевать нельзя: каждый из двенадцати пришедших на Карусель «исчезантов» пришёл к ней, приняв самое важное решение в жизни.

Они приходили, чтобы изменить свою жизнь навсегда, прожить другой её вариант. И мгновение, с которого хотели начать, они выбирали сами: где, когда и с кем оказаться.

Мадам Виго с недоверчивой улыбкой и расширенными глазами внимала другу.

– Карусель даёт людям то, чего никогда не имеет рождающийся не по собственному выбору каждый из нас. – В напряжении донести до неё всю изумительную суть Карусели, которой он служит, Маню обдумывал каждое слово и говорил тише и медленнее, чем обычно.

– Ты знаешь сама: мы ведь не выбираем себе ни происхождение – ни семью, ни родину, ни отца, ни мать, ни время – ни столетие, ни год, ни день рождения. Мы совершенно беспомощны. Нас запускают в поток уже согласно потоку. Вот твои предполагаемые обстоятельства: родился ты вот здесь, у вот этих людей, в такое-то время, с такими-то данными – живи теперь…

– О да. Невероятно… Неужели это может быть?

– Не может. – Маню взял ручку мадам Виго и приложил её ладонь к своей щеке. – Но есть.

Когда-то в прежней жизни у мадам Виго была подружка, поэтесса Нинон, и однажды, после чтения стихов, глядя на большую компанию их друзей по «Клубу Поэзии», она произнесла:

– Посмотри на них. Я выйду замуж за одного, но с каждым у меня могла быть совершенно другая жизнь. Каждый из них – другая жизнь для меня. – Её умные глаза выпускницы физико-математического факультета затуманились, всегда ироничный рот расслабился, и она словно грезила наяву, перебирая дни и ночи с каждым из этих молодых мужчин.

И теперь мадам Виго нет-нет да и представляла себе, а как бы сложилась её жизнь с Маню, если бы тот не встретил Паулин? Ведь – как она, во всяком случае, очень надеялась, наряжаясь с утра пораньше на очередное свидание, – не только она часто уже не видела следов прожитых лет на его лице, но что и он тоже видит её той, первой.

Всё лето, кроме традиционных синих каникул в августе, они встречались почти каждый день. Ждали возвращения семьи Маню и гуляли, как в молодости, часами. Ну, может быть, чаще присаживались на скамейки – не для поцелуев, а чтобы немного отдохнуть и перевести дух.

И всё лето он готовил её к встрече с Каруселью, которая, по его словам, была так прочно вписана, вмонтирована в город, что иногда мадам Виго уже представлялось, будто на Карусели кружится весь Париж.

Что Карусель кружит Париж.

Глава 38

Господи, да в чём я провинился? Я – абсолютный страйт и верный раб женского пола! И таким меня, между прочим, создал ты! Если верить любителям всё свалить на тебя, конечно.