Вечность во временное пользование - Страница 115

115

Тут девушка с пропитым, исполосованным веерными складками мимических морщин лицом замечает бульдожку. Её наркотическому восторгу нет предела.

– Bay! Вау-вау! – лает она приветственно, и, согнувшись, бежит к перепуганной собачке.

Беке подбирает вытянутые ноги и получает благодарное сиплое «мерси» от спутника счастливой дамы. Он в чёрной шляпе, в растерзанном огромном свитере, худые ноги обтянуты старыми грязными джинсами, на всякий случай он подставляет свой пустой стакан почти под нос Виски.

– Вау-вау! – лает девушка, экстатически рухнув перед щенком на колени. – Иди ко мне, мой дружочек! – У неё грязная кожа, грязные голые ноги, грязные волосы, и при этом в ней есть узловатость и сухость балерины или гимнастки, в ней есть секс.

Рыжая белая мама смотрит на неё с омерзением, чёрная мама демонстративно читает свой телефон, дети неотрывно ждут продолжения спектакля.

Девушка пытается взять пёсика на руки, и сразу двое отцов недовольно урчат. Её спутник примирительно поднимает вверх руку с бумажным стаканчиком, и хрипит:

– Мы уже уходим, мадам и месье! Мы уже ушли!

Поезд подъезжает к станции, парень волоком поднимает свою девицу с пола, и, пользуясь его согбенностью над ней, Виски, привстав, коротким движением пальцев задвигает в стакан сложенную пополам купюру.

Они выходят, широко раскидывая ноги и цепляя всё вокруг, и, когда двери закрываются до безопасного расстояния, рокабилльные подростки показывают в стекло парню непристойные жесты:

– Вставь ей хорошенько! – звонко бьётся кулак о расставленную ладонь.

– Ном-ном-ном! – ритмично языком изнутри выпячивает щёку второй.

Беке оборачивается: парень растеряно улыбается мальчикам, девица всё ещё висит подмышками на его поддерживающих руках, как пьяная фигуристка в их парном катании.

Подростки хохочут в уносящемся поезде, и Беке с отвращением отворачивается от них.

– Нам сейчас. – Виски берет её за руку.

Очередь на едва открывшуюся выставку музея Орсэ «Блеск и нищета. Образы проституции во Франции. 1850-1910» они миновали благодаря приятельнице Виски, с которой знакомить Беке он не стал: погоди тут секунду, я сейчас, – и они быстро спустились ко входу.

– Ну что ж, – тожественно изрёк он, протирая очки краем шёлкового шарфика, почти всегда повязанного вокруг шеи, и вступая в приглушённый свет тёмного пространства с подсвеченными картинами. – «Я вижу волшебных проституток, укрывшихся под зонтами», – так повезло Бретону. Увижу ли я их? Волшебны ли они?

– Да волшебны, волшебны: тебе в женщине для волшебства немного надо.

Виски поверх очков посмотрел на неё:

– В каком-то смысле, знаешь, да. Помнится, мне лет пятнадцать было, и по вечерам мы с другом фланировали по Елисейским полям, оба жили недалеко. Никаких нищих – или очень немного, великолепные бармены в белых куртках, пианисты в смокингах. Очень достойные, очень сдержанные проститутки. Настолько сдержанные, что про одну я долго думал, что это вдова, в изящном чёрном костюмчике, в память об утраченном возлюбленном приходит потосковать то в одно, то в другое их любимое кафе.

– Да ладно, – засмеялась Беке.

– Да. Пока мой друг не вернул меня в действительность, я очень ей сочувствовал.

Выставка оказалась огромной, в какой-то момент появилось ощущение, что рулон красного бархата ковров и стен будет разматываться бесконечно, и по нему можно, сворачивая из зала в зал, дойти, например, до окружного бульвара Переферик. Дойти неисчислимыми вариантами путей, как и положено радиусам внутри круга, но полотна, рисунки, фотографии и афиши с изображениями женщин пойдут вместе с посетителями по любому из этих маршрутов и ни разу не повторятся.

– Прекрасно, просто изумительно. Знаешь, искусство ведь – это расширение жизни зрителя или читателя известным только данному автору способом.

– Зачем ты отстегнул тому парню в метро двадцатку? Его красавица понравилась?

– А, тому?

Они остановились у маленькой акварели Форена, на которой зрелая проститутка в прозрачном пеньюаре, не достающем до голубых чулок чуть выше колен, деловито открывала ключом дверь в свой рабочий кабинет и подсвечивала замок огоньком свечи. Она спокойна: её время оплатили на всю ночь вперёд. Клиент, пузатый переспелый буржуа в цилиндре, добротном чёрном пальто и щегольских, в мелкую клеточку брюках, внизу взял с собой две бутылки красненького. Его тупой осоловелый взгляд даёт понять, что в заведение он приехал из ресторана или, во всяком случае, оттуда, где выпитого вина не считают. Без похмелья нет веселья. На фоне его полного зимнего облачения её полуобнажённость гротескна и зябка.

– Ты видела, у него в горле трахеостома торчала? Вот сколько ему осталось? Не думаю, что слишком много.

– Не видела.

– Я тут недавно работал в студии, ждал тебя, и как-то так мне в кайф было, знаешь. Рисуночки рисую, ещё и денег за них дадут, приедет подруга, и мы пойдём ужинать, и чем больше я перечислял ингредиенты этого словленного кайфа, тем сильнее он был. Понимаешь?

– И?

– И вдруг совершенно неожиданно в голове моей появилась и всё испортила мысль: а у кого-то прямо сейчас, в этот самый момент, жизнь рушится. Как, например, у моей младшей дочери… или у старшего сына.

– В смысле из-за любви?

– Ну да. Из-за молодости. Страсть, одиночество, страх, неуверенность. Ни в чём. Жить не хочется. Бр-р-р-р, ужас. Не то что у нас. – Он кивнул на акварель. – Всё схвачено. Ты смотри, Лотрек красит толпу в саду, как будто пруды Моне встали вертикально и пошли, отличный какой. Это они откуда? А-а-а, понятно.

115