Вечность во временное пользование - Страница 132

132

Беке вышла во двор, села на холодное сиденье. Пока в садах и парках не поменяли круглые железные стулья, почти до шестидесятых годов они были с кружевными такими прорезями, похожими на древний календарь инков. Наверное, на попках под мини-юбками оставались отпечатки и приводили в восторг любовников.

Она оглянулась на стеклянный проём в дом и стала наблюдать за Виски. От счастья лицо его поглупело, позабыв о всяческих ролях, Бернар Висковски исступленно сюсюкал с родившейся несколько часов назад девочкой.

– Мишель! Да, да… Мишель! Послушай меня! Приложи ей к щечке телефон, а я свой тут поцелую!

Беке покачала головой, ухмыляясь.

– Как её зовут?.. Что? Что?.. Не слышу!.. Ну если меня кто-нибудь бы спросил, я бы предложил назвать Софи! Да, как прабабушку! Да, как мою мать. Ну, сами решайте.

Он сделал несколько принт-скринов с малышкой и дочерью и сохранил изображения.

– Ну целую вас, девочки мои. Передай мои поздравления гордому отцу! Аха-ха-ха! Скажи ему, что его обморок пройдёт!

Он отключился от Нью-Йорка и торжественно вышел к Беке во дворик:

– Тебя я тоже поздравляю: с сегодняшнего дня ты спишь с официальным дедом!

– Щ-ш-ш, не ори, – шикнула на него Беке, оглянувшись на соседний многоквартирный дом за каменной стеной.

– Да спасибо пусть скажут, что после шестидесяти жизнь только начинается! – прибавил голосу Виски.

– Не бушуй. Поздравляю тебя.

– Да! Спасибо! Мы отметим первый день рождения Софи прямо сейчас! Пошли!

– Ты одеться не хочешь?

– Ой, ну что ты такая занудная, милая моя? – засмеялся Виски и рысью забежал в дом.

Они отправились в сторону парка и как раз успели перед самым закрытием в винную лавку по пути. Виски, вознеся над головой расставленные ладони, хвалился первой внучкой и выбирал шампанское: «Розовое! Только розовое! Брют?» Розовый брют в честь Софи нашёлся, и даже хорошенько охлаждённый, а вот продать им упаковку пластиковых стаканчиков мсье В. отказался и вынес два больших бокала для шампанского из личных запасов: с широкими блюдцами чаш.

– Мерси! Мы вернём, – пообещала Беке.

Они вышли из винной лавки, теперь закрывался магазинчик шоколатье напротив, и Виски, пропуская огромный, белухой проскользнувший между ними автобус, крикнул «секунду, пожалуйста!». И они с маэстро обстоятельно обсудили у витрины, что именно подойдёт по такому случаю.

Беке смотрела на него и думала, что во всех своих эмоциях Виски оставался довольно прямодушным: без ложных усложнений. Радует тебя жизнь? Так радуйся! В обеих руках у неё было по бокалу и, внезапно разделив с ним его радость, ей захотелось поднять их как кастаньеты и покружиться.

Вощёный фунтик с горстью трюфелей, бутылка холодного шампанского в белой ломкой бумаге, бокалы и лёгкая подружка – чего ещё желать?

Сумерки сгустились в вечер, серо-сиреневый воздух сделал городской пейзаж вокруг контрастнее и отчётливее, вычертив углы зданий и подробно вырезав края древесных крон на фоне неба искуснее некуда, до последнего листа. Сияющими дырами в другие измерения горели окна, светофоры, витрины и фары. В парк они вошли уже почти пустой, до закрытия оставалось меньше часа.

– Нестрашно, выпьем по глоточку и пойдём дальше.

Они сбавили целеустремлённую скорость и повернули на левую дорожку от центрального входа, по её большой дуге медленно шагая в сторону «их» скамейки.

Закат всегда торжествен, как концертная увертюра. Кулисы тщательно спланированного старинного французского парка согласно искусству зелёной машинерии неожиданно открывали то тихий пруд, отражающий просвет в небе, то псевдоантичную колоннаду, то неожиданный мягкий провал луга, как живот на вдохе, с потерявшими счёт времени влюблёнными, то вдруг, зевнув влагой, звала свернуть аллея старинных дубов, стройностью цепочки рифмующихся с прежде встреченной колоннадой, то как ни в чём не бывало прямо перед посетителями вставал цветущий вопреки всем доводам рассудка восторженный куст, то кулиса словно бы взлетала полностью, обнажив перед изумлённым взором едва ли не три четверти всего объёма парковых пространств во всех пустующих сейчас подробностях петляющих и пересекающихся дорожек.

– Ну как хорошо, правда?

– Правда.

– Ну правда?

Беке засмеялась:

– Поздравляю тебя от всей души.

– И красиво так… Родиться в конце октября. Это же значит, что мою доченьку папаша этой крошки хорошенько согревал мерзким нью-йоркским февралём!

Он прижал Беке к себе свободной от шампанского в пелёнке рукой, с силой обняв за плечи. Так они почти дошли до своей скамейки, но на ней сидела пара: лохматый парень и девушка с белыми волосами.

Из левого, скрытого высокими кустами старинных азалий поворота, где был один из пяти выходов из парка, тихо показалась какая-то явная арт-группа: фигуры в объёмной серебряной фольге, в больших плоских серебряных масках в форме сердца с узкими прорезями для глаз и рта. На руках у них были огромные перчатки с раструбами, на ногах ролики, почти невидимые под длинными полотнами плотной фольги.

– Неплохо, – восхитился Виски. – Мы тут ни в чей кадр не впёрлись?

Он оглянулся, ища глазами оператора или фотографа. Беке тоже посмотрела по сторонам, но никого вроде не было, кроме погружённой в саму себя парочки на скамейке.

Фигуры двигались легко, очень синхронно, как люди, кто часто катаются вместе. В руках у них были приготовлены объёмные факелы, тоже украшенные серебристой бумагой.

Виски и Беке, разомкнув объятие, немного посторонились, давая им неслышно проехать мимо.

132