Вечность во временное пользование - Страница 26


К оглавлению

26

Она не могла пройти ни мимо одного зеркала, ни мимо любой отражающей поверхности вообще: не верила, что длинная девица со впалым животом и тощими ногами в чёрных «скинни» – это она. Выкрашенные в сияющий «блонд» длинные волосы, спадая вдоль щек, делали лицо окончательно неузнаваемым. Первое время своего волшебного преображения она не понимала, куда так пялятся мужчины – в метро, в лифтах, в кафе, – и норовила оглянуться. Прежде чем врубилась, что пялятся они на неё.

Она всё время трогала себя: талию, длинные сухожилия под кожей от бедра до колена, косточки позвоночника. Единственное, о чём она жалела, яростно мастурбируя каждую ночь у себя в номере и с нетерпением ожидая утра, чтобы снова плыть, бежать, приседать, танцевать и подпрыгивать, – то есть делать всё то, что никогда с одинокого толстого детства на чипсах и бургерах не приносило ей никакого удовольствия, – так это о том, что она не может быть своим собственным любовником и сжигать калории и все ночи напролёт тоже.

В закрытом золотом купальнике, с рассыпающимся низким пучком золотых волос на затылке, с золотыми ногтями и цепочками на запястьях и щиколотках, она была Мэрилин Монро, секс-бомбой этого пляжа в этом сезоне.

И поэтому совершенно не удивилась, когда, после длительного заплыва выйдя на берег из воды температурой + 38 градусов и расслабленно отдыхая в мягком шезлонге, не совсем чётко против солнца увидела, как брутальный, в кудрях и мускулах смуглый пловец в шортах и майке словно для дайвинга, появившись из моря с каким-то огромным фаллическим символом в руках, направляется прямо к ней: ну а куда же ещё?

И когда он разрядил в неё первую автоматную очередь, умершая девственницей Алисия успела подумать: божечки мои, как приятно, я иду! Я кончаюсь.

Глава 11

Всем весом в сорок градусов улёгшаяся на город, тяжёлая и знойная, как гогеновская туземка, жара немного разгрузила улицы от толп: кто мог – сбежал в Нормандию, оставшиеся плавились по квартирам и гостиничным номерам, у вентиляторов, неподалеку от холодного душа, устраивали сквозняки или млели в кондиционированных магазинах и музеях. А сам Париж работал собой – Парижем: деваться ему было некуда, и парижские официанты, как ни в чём не бывало, терпеливо улыбались взмокшим туристам, требующим колы и льда.

Но Виски знал, что пекло ненадолго, и скоро снова повсюду расцветут зонтики и шали, и поэтому, закончив свою норму работы, решил принять приглашение и отправиться на гранд-финал «Secret Миг» в галерею неподалеку от Риволи на стаканчик белого. С темы судейства он необидно для устроителей соскочил, поскольку изначально знал, кто станет победителем.

Неторопливо принял душ, влез в льняные белые одежды и, не боясь опоздать, по теневым сторонам словно бы слегка уже подзагоревших на солнце улиц отправился пешком, по дороге любуясь полуобнажёнными женщинами и находя вполне сексуальными блики пота на ненакрашенных лицах, влажные завитки высоко подобранных с шей волос, не говоря уже о ступнях в предельно открытых сандалиях, чьи плоские подошвы, словно тёмные листья неизвестного растения – растения с яркими тычинками накрашенных ногтей – держались на ноге одной лишь петелькой вокруг большого пальца.

Народу в галерее было много: когда это и где вернисажную богему пугали стужа или жара, если в программе анонсировались приятные глазу действия, сколько-то музыки и бесплатный бар?

Виски протиснулся сквозь толпу к сцене, на которой – каждый над своими двумя квадратными метрами белоснежной плоскости – уже изрядно потрудились два художника. Разогретая музыкой и алкоголем публика жарко поддерживала своих избранников, кричалки и имена сменяли друг друга, кто-то уже бросился танцевать, маленькая девочка с пустышкой во рту вдруг серьёзно посмотрела на него снизу, где-то кто-то курил. До конца оставалось ещё достаточно времени, и Виски направился к бару, чтобы сделать своё пребывание поинтереснее.

«И тут он увидел её»: можно сколько угодно долго и даже изобретательно избегать этой простой классической фразы, но к чему? Начать с того, что он почти каждый вечер куда-то приходил и почти каждый раз вдруг видел какую-нибудь «её», и это всегда бывало в какой-то момент, произноси эту фразу или не произноси.

Другое дело, по каким причинам и законам люди неожиданно останавливаются взглядом друг на друге? Неизвестно. Почему среди десятков или сотен человекоединиц, сосредоточенных в каком-то месте и времени, – именно эта она? Почему именно этот он? Не обладая рефлекторно понятными паре ограниченными периодами для зачатия потомства (почему бросится к течной львице лев, носорожихе – носорог и к течной суке – пёс), вероятно, внутренне бросившиеся друг к другу люди, внешне медленно и даже неохотно сближаясь, сразу понимают только одно: да. Но факт остаётся фактом, вопрос выбора – не вопрос вовсе и решается в доли секунды: «да – да», «нет – нет», каждый знает практически мгновенно.

Виски взял два бокала с вином, в каждый щедро бросил матового льда из огромной железной лохани и встал рядом со своей избранницей на этот вечер. Она тоже не стала ничего изображать и с благодарностью приняла протянутый бокал.

– Я Бернар, но все зовут меня Виски.

– Я Ребекка, и никто не зовёт меня иначе.

– Привет.

– Привет.

Они чокнулись за знакомство и, улыбаясь, стали смотреть на сцену. В белой тельняшке в красную полоску и в узких белых брюках, она была вполне героиней его рисунков, за исключением того, что девушки на чёрно-белых улочках всегда были едва ли двадцатилетними, носились по ним в поисках неизвестно чего, крутили педали велосипеда неизвестно куда или озадаченно выглядывали в окошко, ожидая неизвестно кого. Этой же женщине со всей очевидностью было ясно, в поисках чего она сегодня вышла из дома, села в удобную прохладную машину и зачем взглянула останавливающим взглядом прямо в глаза безмятежному самовлюблённому Бернару Висковски.

26