– Я могу проводить вас домой, но у меня квартира на соседней улице, мы можем зайти ко мне, и вы приведёте в порядок свой туалет.
Прошла целая жизнь, а мадам Виго и сейчас помнила, как жаркая, обугливающая волна ужаса и стыда облила её с ног до головы.
– Да, благодарю, пойдёмте к вам.
Они быстро шли к дому месье Виго, он крепко прижимал её к себе, в ладони уместилось все её левое плечо и ещё немного предплечья. Бок, где она сливалась с его боком, горел, она чувствовала быстрый ход его тела и краем глаза видела, как уверенно шагают крупные ноги в тёмных брюках и элегантных ботинках. Тогда она прихватила у горла воротник только левой рукой, а правой обняла его за талию, под плащом, но поверх пиджака.
Это совершенно естественное в их обстоятельствах движение, на которое даже не поднял взгляда ни один из прохожих, – мало ли на улицах Парижа влюблённых парочек под одним плащом? – стало одним из сильнейших эротических переживаний для обоих.
Ещё через несколько длительных, как медленный танец, минут, когда надо было разъять объятие и подниматься по узкой лестнице на пятый этаж, они едва держали себя в руках, понимая, что свидание не окончено.
Двое вошли в тёмную квартиру и замерли. Анн поняла, что он сейчас поцелует её и, сдерживая дыхание, облизала губы.
– Дайте руку.
Он взял её ладонь и повёл куда-то в темноту коридора слева. Зажёг свет:
– Вот ванная комната. Скажите, если что-то будет нужно.
Анн уставилась на своё отражение в маленьком зеркале над раковиной. Она ничего не понимала, и ей это нравилось. На щеках горели аккуратные круглые пятна. В тесной ванной она нашла всё, что могла применить, чтобы изготовить временную прокладку. Возня с бельём, юбкой, плащом несколько отрезвили её и переключили: тогда почему он не включил свет? а почему развёлся? что за преображение она наблюдала?
– У меня есть утюг! – объявил месье Виго из-за двери.
– Поздравляю вас! – крикнула Анн.
Он засмеялся:
– На случай, если вы решите подсушить что-нибудь.
Она вышла с постиранной полой плаща перед собой и вздохнула:
– Нет бы, когда надо, – ливень!
– Ну, может, ещё будет.
– Лью лучше всех! – вдруг включился в беседу третий голос, и Анн впервые увидела, как электрические лампочки летают сами по себе.
Попугайчик подлетел к месье Виго и уселся к нему на плечо.
– Знакомься, Лью, это Анн, девушка, про которую я тебе рассказывал.
– Стой! – с нажимом сказал попугай. – Лью лучше всех?!
– Лью хороший! Не ругайся, – засмеялся месье Виго и почесал розовую голову, – я не включил свет сразу, потому что он испугался бы незнакомца.
– Понятно.
– Чем вас угостить? Сварить кофе? Есть красное вино. Давайте я повешу плащ.
– Вино, да.
Он прошёл на кухню, Лью с его плеча недоумённо озирался на неё. Анн рассматривала небольшую гостиную с двумя узкими высокими окнами, круглым обеденным столом под тёмно-зелёной скатертью и жёлтой, в мутно-белых вкраплениях стеклянной лампой, низко спускавшейся над ним. Два широких кресла с удобными подлокотниками и подушками под спину, приземистый книжный шкаф с глыбой зелёной вазы на нём. На крутящемся, от пианино, табурете в проёме между окнами, забранном старинным зеркалом с причудливо потемневшей амальгамой, красовалась дивная птичья клетка, больше похожая на церковный алтарь с приношениями для бога в виде птички: чего только в ней не было!
За изучением приношений её и застал месье Виго. Лью тоже заметил это вторжение и уселся на кованую петельку, украшавшую верх его дворца.
– Да, – кивнул месье Виго. – Да, я раб этого властелина. Несу всё, что плохо лежит: веточки, цветы, по выходным хожу на рынок за едой – для него, а не для себя.
– Какой король! – изумилась Анн.
– Лью лучше всех! – авторитетно заявил розовощёкий неразлучник.
– Лью хороший, – автоматически подтвердил месье Виго. – Давайте мы его посадим в клетку, а то он не даст нам выпить вина.
Попугай торжественно шагнул на подставленный ему палец и въехал на нём в свой храм. Антуан закрыл дверцу и наполнил бокалы.
– Садитесь, грейтесь.
Анн смутилась:
– Простите меня! Ничто не предвещало… – стала оправдываться она.
– Прекратите. Вы же понимаете, что я счастлив помочь.
И снова она ощутила эту перемену: совсем не тот суетливый, без умолку трещащий вокруг неё человек ответил ей. Она сделала большой глоток вина и подняла взгляд на звуки из клетки.
Лью в страшном волнении выкатил в центр птичку попугая, сшитую из бархата, синенького с зелёной головой, и теперь, причитая и что-то беспрерывно говоря, суетливо бегал вокруг, всеми силами пытаясь оживить тряпичную игрушку с пищалкой внутри. Чем больше он наскакивал на неё или трогал лапой, бил крыльями или клювом, тем громче она пищала в ответ, и тем сильнее волновался и нервничал попугайчик. Треск и слоги, песня и плач, свист и щёлканье, чириканье и урчание – всё, что умел, применил Лью, чтобы оживить свою возлюбленную. Несколько раз они услышали даже неуверенное «Лью лучше всех?!», «Дай поцелую!». Сначала это было ужасно смешно, потом мило, а потом, когда он в отчаянии убежал в угол клетки и оттуда резко крутил головой на игрушку и резко же от неё отворачивался, не прекращая изумлённого вопросительного монолога, Анн захотелось разрыдаться.
– Да, он очень трогательный, – заметив это, улыбнулся месье Виго. – У него несколько таких игрушечных подружек. Он их всех обожает: ухаживает за ними, кормит. Исполняет перед ними все предписанные этикетом птичьи танцы. Один живёт, а из породы неразлучников же.