Вечность во временное пользование - Страница 76

И такой страстью у неё был сетевой магазин, умно сочетавший в себе все надобности среднестатистического горожанина: раз или два в год мадам Виго отправлялась туда за спокойной респектабельной одеждой за разумные средства, ну и попутно, конечно, с любопытством изучала становящиеся всё более космическими приспособления для дома.

И вожделенный писчебумажный отдел.

Всю жизнь, с детства, она обожала канцелярские принадлежности, все эти блокноты, тетради, ручки и карандаши. И каждый раз, забредая в отдел под предлогом купить пачку конвертов для писем, мадам Виго сомнамбулически замирала напротив стендов с блокнотами, от карне и даже ещё меньших крохотных книжечек до крупноформатных альбомов в клетку, сетку или полоску.

Без шуток: это серьёзный вопрос. Бумага: белая? кремоватая? глянцевая? матовая? тоненькая? плотная? Должны ли чернила гелевой ручки скользить по ней или несколько впитываться в неё? Это всё очень важно, когда выбираешь блокнот для записей дел, телефонов, визитов к врачам, гостей, бухгалтерии, трат, лекарств, времени эфира кандидатов в президенты этой бедной страны, дней рождения, когда надо позвонить и поздравить редеющих ровесников, состав прописанного ветеринаром нового корма для Лью Третьего с учётом его облысения, – в общем, для записи целого года своей жизни. Ведь когда тебе семьдесят с лишним лет, этот год совершенно логически и без каких-либо уже трагедий может оказаться последним.

Так. Кремоватая, матовая, тоненькая, чтобы чернила немного впитывались…

– Прошу прощения, мадам…

Огромный старик в светлом летнем плаще пытался увернуться от столкновения с ней и со стеллажами, между которыми едва не застрял, и она посмотрела на него снизу вверх, отступая. Он кривовато благодарно улыбнулся, огибая её, и выровнял шаг. Глаз как у слона: три века сверху, три века снизу… Все лицо и даже лысина в морщинах. Такими бывают старые деревянные доски, на которых давно готовят: живого места нет от следов ножей. Тёмный слоновий глаз мерцает из следов и отметин времени.

Господи.

Тёмный слоновий глаз.

Круглый слоновий глазик, глубоко запрятанный в складки смолоду тяжёлых и обильных век! Всегда на её памяти светившийся застенчивостью и добротой… Но? Вдруг это не он?

Мадам Виго оставила блокнот и шагнула за стариком. Вон он, идёт потихонечку к кассам, переставляя ножищи в чёрных ботинках. Она метнулась обратно, схватила блокнот и быстро почти пробежала весь магазин, чтобы оказаться в очереди прямо за ним.

Да, рост почти его. Если учесть, что они состарились… Ну да, она по-прежнему едва достает ему до груди. Толстые уши. Толстые уши в седых волосах. Невероятно. Боже мой. Я его узнала, а он меня – совсем нет! Может быть, уже и не надо теперь окликать его? Зачем?

И она шёпотом сказала в промокательную ткань белого плаща перед ней:

– Маню?..

Громадина медленно развернулась, и слоновьи глазки глянули на неё. Она смотрела снизу вверх, теперь уже не отступаясь, и только по тому, как расплывалось его лицо, поняла, что её глаза наполняются слезами.

Вдруг, как от сильной боли, он зажмурился, и смущённая улыбка толстых губ словно бы извинялась за него. Он меня не помнит. Надо сказать, что я обозналась.

– Это ты, – сказал Маню. – Милая моя, это ты!

Какая-то мелкая вещичка, упакованная в мягкий пластик, выпала у него из руки, мадам Виго тоже положила на стол у кассы ненужный блокнот, и объятие, которое должно было скрепить их союз более полувека назад, наконец было заключено.

Домохозяйки в очереди, кассирши и охранники – все свидетели происходящего с умилением наблюдали эту картину: большой старик, наклонившийся, чтобы с осторожностью и нежностью стиснуть в объятиях маленькую даму с безупречной светлой укладкой, делающей её выше сантиметров на семь.

По их искажённым лицам стекали невидимые слёзы.

После торжественной паузы дама первой осторожно отстранилась от своего спутника и извинилась перед очередью:

– Мы вас задерживаем, простите.

Старик огляделся и произнёс, снова глядя на неё:

– Но мы не виделись пятьдесят восемь лет.

Свидетели их встречи, среди которых не было ни одного человека старше сорока, переглядываясь, потрясённо зааплодировали. Один из охранников, пружинисто подпрыгивая на месте, как делал всю свою смену от распирающей его энергии, с чувством выдохнул:

– Ф-ф-фак, ну круто, а?

– Пойдём, – сказала мадам Виго, и они, оставив несделанные покупки, вышли на залитый солнцем бульвар де Клиши.

«Сколько раз она представляла себе эту встречу!» – так написали бы о ней люди, которые просто не знают, о чём идёт речь. Совсем не эту встречу воображает человек, лишённый на пике первой взаимной влюблённости предмета своей страсти и обречённый теперь навеки иметь этот шрам и быть носителем отравы несостоявшейся любви.

Влюблённые, разлучённые жестокой судьбой, которая может принять любое обличие – родителей, войны, смертельной болезни, никогда теперь не узнают, чем бы увенчался их роман, достанься им спокойное полноводное его течение без роковых помех. Расстались бы они? Умерли бы в сто лет в один день, держась за морщинистые ручки на каталках в госпитале? Сохранили бы они свою страсть или утратили её? Какими были бы их дети? Никогда уже этого не узнать.

Они сидели друг против друга за маленьким круглым столиком перед кафе, сцепив пальцы: его рука с седыми волосками на фалангах и её ручка с обручальным кольцом и светлым маникюром. Локти, как стрелки в круге стола, указывали в противоположные стороны: получился дорожный знак их несостоявшейся жизни вместе, дороги, что разошлась навсегда.