Вечность во временное пользование - Страница 75

В небрежной манере чёрно-белого графического изображения было что-то безумно знакомое, что-то вертелось на языке, в сознании, но никак не улавливалось! На статичной картинке была схематично изображена Эйфелева башня, если смотреть на неё с Трокадеро, ничего необычного.

Как вдруг, нарушая все законы перспективы и масшатбирования, справа, появлялась с ног до головы закутанная в чёрные паруса ткани огромная фигура. Только жгучие оленьи глаза в порхающих ресницах сияют сквозь узкую прорезь – все остальное черно как сама тьма.

Выглянув из-за обреза кадра, она делает шаг в картинку, шаг в сторону Башни, шаг в туфле на огромном, гротескном, как у go-go girls, каблуке! Странная, вроде бы вполне французская музыка, но в исполнении восточных музыкальных инструментов, шагает вместе с этой туфлей в мультфильм.

И вот эта огромная экзотическая танцовщица в километрах чёрной ткани оказывается рядом с Башней – как рядом с шестом стриптизерши, одного роста с ней!

По всем законам классического стрип-шоу она начинает медленно, очень медленно разматывать свои наряды, не забывая пританцовывать танец живота. Абсурдное, фантастическое зрелище: вот она, оголяя то одно плечо, то другое, уже близка к освобождению от чёрных парусов!

Томительные движения гибкого тела… Танцовщица отворачивается от зрителей, ходят ходуном аппетитные, двумя небрежными кругами обозначенные ягодицы, чёрный блестящий глаз смотрит исподлобья из-за плеча… Задушевное звучание ситара сменяют тревожные раскаты таблы, ритмичный рисунок мотива усиливается!.. Дробь убыстряется, телодвижения гигантской прелестницы ускоряются тоже… Вуаля! – резким движением она срывает последние покровы чёрной ткани и аккуратно вешает свою одежду на кончик пика Башни – отличная вешалка!

С характерными покачиваниями бёдрами она медленно поворачивается к зрителям лицом (по-прежнему закрытым капюшоном с прорезью для глаз): всё её тело, как кружевом, покрыто оружием.

Резинки чёрных чулок удерживают пистолеты, подвязки на икрах – ножи с длинными лезвиями, бедра красавицы в несколько рядов обмотаны лентами с патронами, грудь закрыта подобием пояса шахида.

Очень, очень медленно она начинает снимать с себя оружие: эротично изгибаясь, отвязывает со стройных ляжек пистолеты – и вешает их на Башню, сняв, согнувшись, с икр зловещие ножи, швыряет их туда же, браслеты на предплечьях удерживали по гранате…

Своё окончательное разоблачение вооружённая стриптизёрша сопровождает очень чувственными, откровенными движениями. Глаза в прорези маски таинственно мерцают. Музыка вновь набирает обороты, дробь – скорость, дыхание зрителей сбивается, на девушке остались лишь два предмета, не считая маски-никаба на голове: пояс на бёдрах и пояс на груди.

Она поднимает руки и начинает медленно расстегивать крючки посреди груди, удерживающие её взрывоопасное бюстье. Один… второй… третий… Набитый патронами лифчик падает к её каблукам, и мы видим ровную, гладкую, совершенно мужскую грудь!

Мгновение – и одним движением она сдирает с себя пояс на бедрах, быстро поворачиваясь к зрителям накачанной задницей! – но не так быстро, чтобы публика не заметила её великолепный эрегированный член.

Чёрное ночное небо, наколотое на Эйфелеву башню, взрывается фейерверками: они распускаются как розы, как перья павлинов, как алые поцелуи влажных губ, – вся прежняя небрежность куда-то делась, рисунок совершенно изменился, сейчас это изощрённое роскошное изображение привычного всему миру Парижа, чувственного, сложного, мастерского, притягательного… Неотразимого.

Силуэт юноши, исполнившего свою роль и в темноте снявшего мешок с головы, прекрасен, как Парис. Как прекрасен и силуэт Башни, на которую, равный ей по росту, он доверчиво опёрся, расслабленно прислонившись всем телом. Почти бердслеевская по мастерству исполнения, эта парочка любуется фейерверком в затихающей французской музычке. Свет огней складывается в ночном небе в надпись: «УМИРАТЬ – ТОЛЬКО ОТ ЛЮБВИ».

Глава 31

Так уж заведено в Париже: как только начинает человек жить в каком-то районе, так и становится его патриотом. И уже, глядишь, обычно невозмутимый сдержанный парижанин, а вполне готов спорить с жителями соседнего района о преимуществах своего! Частенько не отдавая себе отчёта в том, что и пререкаются-то они просто вот на границе между их аррондисманами, и граница эта чаще всего – не испортившаяся за годы знакомства булочная-кондитерская, старинный сквер или субботний рынок.

Мадам Виго прожила в своем районе без малого сорок лет, он неоднократно менялся у неё на глазах – архитектурно, социально, этнически. Незыблемыми доминантами, помимо мощения узких улочек и неприкосновенных жилых домов, оставались как раз вечные ценности: любимая кондитерская, где хозяйка, которую мадам Виго помнила девочкой, вместе с мужем открывшей маленькое сладкое дело, теперь двигалась, опираясь на прилавок, если выходила поздороваться с давними посетителями, а крутились вокруг уже внучки; да старинный скверик, где толстели стволы деревьев позапрошлого века и менялись наряды и цвет кожи нянек, выгуливающих здесь окрестных детей; да субботний рынок, отличающийся от прежних только тем, что, как в шестидесятые истово выискивали помидоры поровнее, так теперь истово выискивают помидоры покривее, ибо – «био».

Без лишней надобности она давно не отправлялась далеко от дома: всё было в доступной и удобной её возрасту и состоянию близости, а свиданий ей давно никто не назначал. Выбраться ещё куда-то из её девятого района могло подвигнуть мадам Виго лишь что-то, чего у неё под боком действительно не было.