Вечность во временное пользование - Страница 84

– Без понятия. Похоже на того чувака, который таких тёлок рисовал, но его же грохнули.

– Ага. Угадывай дальше.

– Ну откуда мне знать… Авторы Симпсонов?

– Ну почему, блин, авторы Симпсонов? – заржал изумлённый Оззо. – Вот как у тебя голова устроена? Что ты в ней там варишь? Ну почему Симпсоны-то?

– Ну а кто? – едва не заплакала Зитц. – Ну не соображает у меня голова сейчас, это правда… Прости…

Оззо повернул к ней широкое некрасивое лицо.

– Эх, вот ты бедолага моя, сестрёнка.

Рот Зитц угрожающе выгнулся в подкову углами вниз. Не ожидавшая сочувствия от брата, она упрямо таращила налитые слезами глаза в экран, чтобы слёзы скатились вниз незаметно.

– Что за фак? Это парень!

– Ага! – засмеялся брат. – Да, парень, и музыка на нём вступает уже другая. Вставай, всё расскажу. Времени у нас только до утра.

– Так кто автор?

– Папаша.

Они делали звук и доводки всю ночь. Оззо рассказал, как позвонил Виски, как попросил посоветовать кого-то, кто может быстро собрать из отдельных рисунков мультик, как отца с папкой оригиналов (прикинь!) и компом привезла на мотоцикле его нынешняя, как прямо в «Старбаксе», где всегда сидел за бессчётными чашками сладчайшего карамельного кофе Оззо с двумя компами, они обсудили предварительные прикидки, и дама в чёрном сделала первый шаг на платформах в сторону башни перед глазами счастливого автора.

Как у Виски поднялись брови и он с восторгом уставился на сына…

И только здесь, когда Зитц спросила: а про что вообще вся эта история? – Оззо сообразил, что она же ничего не знает, и рассказал ей о казни сирийца.

– В Париже? Казнили?

– Да, сбросили с высотки.

– Живого?!

– Ну пока летел, да. Живого.

– А за что?

– Ну, у них так принято. Нет, ещё могут камнями забить до смерти.

– Живого?!

– Ну что ты заладила! Ну конечно, живого! Смысл казни – из суперживого сделать супермёртвого.

– Как такое может быть?..

– Ну вот не может, но бывает, на каждом шагу. А теперь и у нас вот тоже.

Она надела наушники и сделала вид, что ищет подходящий звук, чтобы можно было отвернуться. Перед глазами проносились километры отсмотренных ею фотографий, где девочки обнимались с девочками, а мальчики с мальчиками. И теперь, когда она знала, что такое одиночество, она тем более не могла понять: кому от чьего-то не-одиночества может быть плохо? Кому мешают поцелуи двоих на тёмных крышах чужих жизней?

Кому есть дело до того, что она любит её?

Когда человек умирает, никому нет дела до этого, а когда человек любит, дело есть?

– А сам ролик, он чтобы что?

– Чтобы, если его увидят, в субботу на митинг пришло больше народу…

– Знаешь что?

– Что?

– Очень приятно чувствовать себя вымытой. Спасибо тебе.

– Обращайся, – хмыкнул он и незаметно ласково посмотрел на неё. – А НУ ПАКЕЖ, ЧЁ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Глава 35

Все эти вещи находятся в довольно хаотическом соединении, но они составляют часть меня в той мере, в какой собраны вместе.

Они сидели в тёмной, наполненной странными предметами гостиной мистера Хинча, Зоэ он усадил в глубокое кресло у чёрного квадрата стола, где накрыл угощение едва ли не согласно натюрмортам XVII века – на заломах гобеленовой старинной скатерти, «с благородными металлами, устрицами и фруктами».

Уже выпив бокал и теперь одолевая второй, тяжёлый, тёмно-зелёного стекла, не успокоившись, но расслабившись, теперь она беззастенчиво разглядывала человека, к которому привела её открывшаяся от встречи с ним брешь: полноватый, эксцентричный, он ей даже не нравился, и при этом её тянуло к нему, как никогда ни к кому прежде.

– Книги, составляющие мою библиотеку, или коллекции предметов декоративного искусства, картин или пластинок порознь имеются у сотен других людей. Но в этом сочетании, в каком они собраны мной, их нет, не было и не будет ни у кого другого. Совсем недавно прочёл у одного совершенно неизвестного мне учёного – биолога, как ни странно, – идеальное выражение практически моих собственных мыслей обо всём этом.

Зоэ обвела взглядом наполненные артефактами поставцы и старинные «кабинеты диковинок», в дальнем углу стеклянную витрину с чучелами аиста и цапли, каких-то ещё, не видных отсюда, более мелких зверюшек, отметила на центральном месте стены голову – нет, не рогатого оленя и не носорога, а гигантского зайца в круглых очках, с галстуком-бабочкой над белоснежной манишкой, из сжатых зубов сбоку торчит изогнутая курительная трубка.

– Когда я умру, они отправятся откуда пришли: на блошиные рынки, в антикварные лавки, часть – на аукционы, некоторым предметам место в музее. И после моей смерти останутся и слушатели всяческой музыки, и читатели стихов и романов, и собиратели коллекций, в том числе нелепостей из круга моих интересов, останутся любители смотреть на картины, рисунки, статуи и здания.

Он внезапно придвинул улыбающееся лицо в круг света от низкой лампы над столом, и внимательные глаза уставились прямо в зрачки гостьи.

– Но все они будут не так смотреть, читать, собирать и слушать, как это делал я. Понимаете, о чём я?

– Честно говоря, пока не очень! – с лёгкостью призналась Зоэ. – О чём же?

Мистер Хинч одобрительно хмыкнул.

– Видите ли, абсолютно все, кто создавал эти прекрасные вещи: стихи, здания, музыку, живопись, мои лакримозы…

– Ваши что?

– Я потом покажу. Все эти люди, конечно, мечтали хоть раз в жизни найти себе полный отклик. И они почти никогда его не находили. Даже их ближайшие друзья и наилучшие прижизненные ценители понимали то, что действительно хотел сказать автор, лишь отчасти – если он опережал время. Вот ведь какая штука.