Вечность во временное пользование - Страница 98

А человек идёт и млеет, тихо млеет под грузом, под волнующей грудью всей этой родной природы, знакомой с закрытыми глазами красы, частью которой, как и все его предки, он однажды станет.

Но как бы ни было ему хорошо идти летней ночью знакомой дорогой в родном «кармане мира», не может он успокоиться и смириться, что хорошо ему так – не всегда и не везде. И хочется бежать, удерживая слёзы, бежать по этому полю, по лугу, по гладкой-гладкой дороге, и кричать – лопухам, птицам, рыбе, куропаткам, далям и лесам за рекой, зарнице в небе и повсюду зарытым здесь людям, их косточкам, что нельзя! Что жить так нельзя! Нелъзя-а-а!

– Можно, – безмолвно ответит ему в каждом своём вечном веке Мать-Природа. – Можно так жить.

– Можно! – согласно кивают исполинские лопухи.

– Можно-можно! – поют перелётные и зимующие птички.

– Можно, – опускается согласный рыбий хвост на гладь ночной воды.

– Можно, мил человек, можно, – вспыхивают едва ли неу него под ногами папироски алкоголиков. – Ты сюда, чудак-человек, поди. Присядь. Смотри: вот тебе газетка, всё культурно. Соль в коробке из-под спичек. Всегда пасхальные, варёные вкрутую яйца светятся в темноте. Лещ копчёный, разодранный опытными грязными пальцами страстотерпца с горящими трубами, истекает жиром на надломах. Пиво. Хлеб вечернего привоза. Луковица, золотая, как церковные нимбы новоделъных святых. Сало. Свои яблоки. Господи! И это ты называешь «так жить нельзя»?!

– Можно, – содрогнутся непожившие косточки под землёй от Кенигсберга до Шикотана. – Так жить можно и так жить – нужно.

Они разливают по рюмкам свою святыню, поднимают окрест, широко приветствуя окружающий Божий мир, и благоговейно, как масло в неугасимую лампаду, вливают в себя водку.

Окружающий Божий мир радостно вбирает в себя их счастливый выдох: всё в этом ночном, летнем ветре, ночном, летнем воздухе в пойменном цветущем луге славит своё существование – своим цветением, своим икрометанием, своим плодоношением.

– Так что иди и больше не греши, – говорят лопухи русской вечности временному заплаканному человеку. – Так жить можно. Так жить нужно. И мы так и живём. И мы так и живём веками. И ты иди живи. Будь здоров, не кашляй.

Ибо ЖИЗНЬ ЖИТЕЛЬСТВУЕТ. И нет сильнее этой силы ничего. И она и есть главное своё чудо: даже когда всё очень, очень, невыносимо, казалось бы, плохо, всё равно что-нибудь да будет очень, очень, невыносимо человеку хорошо. Ибо пока жив – живу живое.

И человекуходит, поправив очки, следуя этому зову: домой, где чай и одеяло, и горячее голое тело рядом.

Утром полетят листья и птицы: птицы в тёплые края, листья – падут. Однажды один, пролетая, потреплет тебя по щеке, как делал отец. Потом пойдёт снег, и войдя куда-то – в магазин, церковь, больницу – из чёрно-грязной осени, наружу ты выйдешь в чистоту белого листа.

Ну а потом будет Новый год, и ещё живая мама положит тебе под ёлочку негнущиеся овечьи носки с деревенского субботнего рынка, в которых ты через чёрт знает сколько времени обнаружишь сложенную, как застенчивая записка, скромную купюру, за которую не успел поблагодарить. А в полом пластмассовом Дед Морозе из твоего младенчества будут от неё самые простые х/б трусики, которые ты, как и её рубашки, будешь носить, как миленькая, пока они не превратятся в прозрачные от ветхости обноски. Ну а потом и весна!

И Пасха.

А там и первый лопух пробьётся…

А потом пойдут внуки, и можно будет, если возраст дожития позволит, наблюдать, как наполняется по-новому старыми смыслами уже их бытие: их первые вёсны, первые ёлки, первая Пасха.

И повторится всё как встарь.

И не станем, милый ты мой человек, забывать все эти наши дымы отечества: осенние, и сухие, и мокрые от дождей листья жгут, и перезимовавшие, волглые, чёрные, как обманутые надежды, жгут весной.

И одиноким градом Китежем стоят в клубах этих дымов дома, деревья, люди.

Глава 41

МАРИН<>ДАДА (переписка в мессенджере)

> Чтобы быть уверенным в себе, сначала «себя» надо как-то найти, обнаружить, что даёт мне ощущение самотождественности? Вот тебе – что?

> Давно хотел тебя спросить. Почему ты презираешь марксистов?

> Маркс – банкрот.

> Нет!

> Да! Просто вы думаете, что это дикие русские дикари уничтожили на стройках коммунизма миллионы душ человеческих, а у вас, офигенных европейцев, так не будет. БУДЕТ: почитай про Стэнфордский эксперимент. Там вовсе не дикари участвовали.

> Ну что ты такое говоришь: ((

> Вот ещё хотел спросить тебя про ожидание смерти. Представь, что ты читаешь, вернее, пытаешься дочитать полыхающую у тебя в руках книгу. Жар, страницы сворачиваются и чернеют, и рассыпаются у тебя на глазах. Ты видишь, что правая сторона, где конец, где финал, которого ты теперь никогда не узнаешь, эта сторона вся уже тоже охвачена огнём. Ещё низ страниц можно прочитать, но исчезают и они, бессмысленные без верхних своих половин. Вот он ужас, но ведь так и есть.

> А старые книги с неразрезанными страницами? На каждом книжном броканте таких знаешь сколько? Ещё неизвестно, что хуже:)

> Каково это, носить между ногами розетку?

> А ты попробуй.

> Pussy power:)

> Слушай. Вроде уже с пубертата все знают, как избавляться от излишков своей невостребованной сексуальной привлекательности, разве нет?

> С кем вообще все разговаривают? Типа «по-взрослому»? Да есть ли хоть один человек на свете, у которого есть кто-то, с кем он может быть совершенно самим собой, никак не редактируя, не цензурируя, не набивая цену, не приукрашивая и не обнуляя свои мысли, свои истории рассказать? Не угодничая тоже, не кастрируя самого себя?